Исайя Берлин Еж И Лиса

Исайя Берлин Еж И Лиса

Для Берлина лисица и ёж символизируют две принципиально разные Основываясь на этом противопоставлении, Исайя Берлин предложил поделить. Один из величайших философов XX века ср Исайя Берлин ( Isaiah Berlin) в своем знаменитом эссе 'Еж и Лиса' поделил мир на 'ежей' и 'лис', опираясь на древнегреческую притчу. Лисица знает много разного, еж знает что-то одно, но очень важное.

Людей- ежей и людей- лис Исайя Берлин описывал примерно так. Лисы видят мир во всей его сложности. Они пытаются достичь сразу. Еж и лиса — почему эксперты ошибаются. Впоследствии английский философ Исайя Берлин развил эту метафору и использовал ее . Еж и лиса — почему эксперты ошибаются Впоследствии английский философ Исайя Берлин развил эту метафору и использовал ее. Среди фрагментов греческого поэта Архилоха, как написал в знаменитом эссе Исайя Берлин, есть строка, которая гласит: «Лис знает . Книга «Еж и Лиса» Исайи Берлина. Про Толстого та Рос. Про "проклят Книга « Еж и Лиса » Исайи Берлина. Про Толстого та Рос. Про "проклят

Исайя Берлин Еж И Лиса

Исайя Берлин. Мемориальная доска на доме в Риге, где прошли первые годы жизни Исайи Берлина.

Исайя Берлин. История свободы. Россия. Наследие английского либерального мыслителя Исайи Берлина (1. России. Исайя Берлин родился в Риге, а в Питере провел самые страшные годы, с 1. Философ оксфордской школы, Берлин совместил ясность британского либерализма с антиутопическими уроками русской истории.

Его классические работы по политической теории и интеллектуальной истории объясняют XIX век и предсказывают XXI. Эта книга — второй том его сочинений (первый — «Философия свободы. М., «Новое литературное обозрение», 2. История свободы в России для И. Берлина — история осмысления российскими интеллектуалами XIX–XX вв., жившими и творившими в условиях то большей, то меньшей несвободы.

В книгу также включены воспоминания Берлина о его визите в СССР и встречах с А. Ахматовой и Б. Пастернаком. Ссылку на книгу я нашел у Талеба в Антихрупкости. История свободы. Сам же феномен со всеми его историческими, в полном смысле слова — революционными, последствиями, по- моему, представляет собой наиболее значительный и ни с чьим другим не сравнимый вклад России в социальную динамику. Большинство историков России согласны в том, что начало глубочайшему социальному расколу между образованными слоями и «темным народом» в русской истории положил урон, нанесенный русскому обществу Петром Великим.

В реформаторском пылу Петр отправил группку избранной молодежи на Запад, а когда те освоились с европейскими языками и различными новейшими искусствами и ремеслами, порожденными на свет научной революцией XVII столетия, призвал их назад, дабы поставить во главе того нового социального порядка, который в беспощадной и кровавой спешке навязал своей феодальной стране. Тем самым он создал замкнутый класс новых людей, наполовину русских, наполовину иностранцев, воспитанных за рубежом, хотя и русских по рождению. Они в свою очередь образовали замкнутую управленческую и чиновничью олигархию, стоящую над народом и не разделяющую с ним его прежнюю средневековую культуру, непоправимо от него отрезанную. Все переменилось с вторжением Наполеона, в конце концов приведшего Россию в самое сердце Европы. В одно прекрасное утро Россия проснулась первым лицом на европейской сцене, сознавая свое грозное, подавляющее всех вокруг могущество и — не без ужаса и отвращения — воспринимаясь европейцами как величина не просто равная, но явно превосходящая их своей не знающей снисхождения силой.

Ситуацию России определяли три основных фактора. Онлайн Словарь Жестового Языка тут. Во- первых, мертвая, гнетущая, лишенная воображения власть, занятая прежде всего удержанием своих подданных в подчинении и отвергающая всякие попытки перемен, поскольку они могут повести к дальнейшим сдвигам. Во- вторых, условия жизни широчайших масс российского населения — угнетенного, экономически обездоленного крестьянства. Яблонский Сборник Задач Для Курсовых Работ.

Между ними двумя — тонкая прослойка образованного меньшинства, глубоко и порой уязвленно проникшегося западными идеями и переживающего танталовы муки при поездках в Европу и лицезрении растущей социальной и умственной активности в центрах тамошней культуры. Все, чем жила тогда мысль, как правило, завозилось из- за границы, и вряд ли хоть одна из ходовых в России XIX века политических или социальных идей родилась на отечественной почве. Может быть, лишь толстовский принцип непротивления злу. Распространяясь на Западе, революционные идеи порой возбуждают публику, в иных случаях подталкивая к образованию партии или секты приверженцев.

Но большинство аудитории не расценивает их как истину в последней инстанции, и даже признающие кардинальную важность той или иной идеи не бросаются сломя голову воплощать ее в жизнь любыми подручными средствами. Русские же подвержены именно этому. Они убеждают себя, что если посылки бесспорны и рассуждения верны, то бесспорны и следующие из них выводы; более того, если эти выводы диктуют неотложность и благотворность тех или иных действий, то прямой долг любого честного и серьезного человека — реализовать их по возможности скорее и полнее. Представьте себе далее группу молодых людей под цепенящим игом николаевского режима, людей со страстью к идеям, равной которой не найти в европейском обществе, буквально бросающихся на любую занесенную с Запада мысль в невероятном воодушевлении и строящих планы по немедленному претворению ее в жизнь, — и вы хотя бы отчасти поймете, какой была интеллигенция в самом начале. Ее составляла крохотная группа, как профессионалов, так и любителей, понимающих, насколько они одиноки в безжалостном мире, где, с одной стороны, — жестокая власть самодуров, а с другой — абсолютно непросвещенная масса задавленных и неорганизованных крестьян и сознающих себя как бы авангардом разума, поднявшим всеобщее знамя ума и науки, свободы и лучшей жизни для всех.

Предложу два подхода к литературе и искусству. Французские писатели XIX века в общем и целом считали себя мастерами литературной выделки. Они исходили из того, что интеллектуалом или художником движет взятое перед собой и публикой обязательство делать то, что умеешь, по возможности лучше. Если работа хороша, ее признают, и автор достигает успеха.

Если ему не хватило вкуса, умения или удачи, он успеха не достигает, вот и все. С этой «французской» точки зрения частная жизнь художника касается публики не больше, чем частная жизнь столяра.«Русский» подход к литературе состоит в том, что человек един и разделен быть не может; нельзя даже предположить, будто он, с одной стороны, гражданин, а с другой работает за плату, и это вещи совершенно разные. Делать добро, служить истине и творить красоту — прямой долг человека. Моцарт и Гайдн, я думаю, немало бы подивились, узнав, что, как художники несут на себе особую печать святости. Они всегда и везде прежде всего оставались музыкантами, пишущими на заказ и стремящимися сделать свои творения как можно мелодичней. Докажи кто- нибудь, что Бальзак шпионил в пользу французского правительства, а Стендаль был замешан в биржевых махинациях, это известие, вероятно, опечалило бы их друзей, но вряд ли бросило бы тень на статус и дар самих художников.

А вот среди русских авторов, будь они уличены в занятиях такого рода, вряд ли хоть один усомнился бы в том, что подобный поступок перечеркивает всю его писательскую деятельность. Обязательства художника перед обществом (1. Американский исследователь Руфус Мэтьюсон блестяще сформулировал в чем отличие позиции радикалов от взглядов либералов: радикал считает, что писатель — производное от свойственной этому писателю идеологии, а либерал воспринимает идеологию как производное от темперамента и индивидуальности писателя. Мэтьюсон справедливо предполагает, что доктрина обязательств перед обществом сковывает художественную деятельность уже тем, что препятствует созданию противоречивых, амбивалентных произведений.

Он цитирует Чехова, сказавшего примерно так: дело художника — не предлагать решение, а правильно поставить вопрос перед читателем. Утверждения Белинского, что «теперь искусство — не господин, а раб» или что «чистое искусство в наше время невозможно» отнюдь не равносильны утверждению, что художник — а, следовательно, и его творчество — обязательно уходит корнями в конкретные социальные обстоятельства, а оторвавшись от них, непременно увянет или деградирует до голой развлекательности.

Мучительные споры, бушевавшие в душе Белинского, сильно повлияли на его современников. Белинского за границей не читали; но великие русские прозаики, сформировавшиеся именно при нем, и более поздние проповедники социальных преобразований со временем оказали воздействие на западную мысль. Тут имело место явление, которое я назвал «эффектом бумеранга»; . Как близко ни подходил бы порой Белинский к этой мысли, требуя, чтобы искусство забыло приличествующие ему задачи и обслуживало посторонние потребности, он никогда не путал искусство с нравоучением и тем более с пропагандой в любой форме. В этом смысле Чернышевский и Добролюбов, Плеханов и советские толкователи, взявшие у Белинского только то, что им было нужно, исказили его образ.